Введение: древний город на Волге
torbovaДореволюционные посты 
Этот рассказ продолжает цикл о жизни городов Российской империи, и сегодня в центре внимания — Ярославль. Основанный на рубеже X–XI веков, город обладает настолько богатой историей, что её хватило бы на множество публикаций. Мы сосредоточимся на периоде Российской империи, когда Ярославль, пережив пик расцвета ещё в допетровскую эпоху, продолжал играть важную роль. В начале XVIII века он уступал по населению только Москве: в 1702 году здесь насчитывалось 2236 дворов и 16 тысяч жителей, а к 1722 году население выросло до 22 тысяч человек.
Быт и нравы XVIII столетия
Свидетельств о повседневной жизни Ярославля XVIII века сохранилось не так много. Л. Н. Трефлев (1839–1905) в очерке «Ярославская старина» описывал город времён Елизаветы Петровны как место, сохранившее черты допетровской Руси. Улицы были узкими и кривыми, весной и осенью утопали в непролазной грязи. Внешнее следование европейской моде, например, бритьё бород, ещё не означало изменения внутреннего мира горожан. Они оставались людьми своего времени, глубоко верящими в колдовство, заговоры, приворотные зелья и магические травы вроде разрыв-травы или цветка папоротника, якобы открывающего клады.
Торговое значение Ярославля при Елизавете пошатнулось. Купцам приходилось сталкиваться с многочисленными таможенными барьерами и поборами, что серьёзно затрудняло коммерцию даже при поездках в ближайшие города, такие как Романов или Ростов.
Город предприимчивых торговцев
Ярмарка на Ильинской площади
Ярославль славился как торговый город, населённый активными и находчивыми людьми. Александр Герцен метко заметил, что если Калуга известна тестом, а Тула — самоварами, то Ярославль — это «человек торговый». Значительная часть купцов Москвы и Петербурга имела корни в Ярославской губернии, а ярославцы также доминировали в сфере общественного питания.
Писатель В. В. Толбин (1821–1869) создал колоритный портрет ярославца: это нежный и деликатный народ, который «и на воде не утонет, и в огне не сгорит». Их можно было встретить в любой трактирной или гостинице — проворных, словно наполненных ртутью, начиная от половых и разносчиков и заканчивая маркерами. Их коммерческая жилка проявлялась в умении «товар лицом продавать»: в отличие от молчаливого архангелогородца, ярославский торговец мог вломиться в дом и так расхвалить свой товар, что покупатель приобретал даже ненужное. В мелочной лавочке ярославец успевал одной рукой взвесить товар, другой — отругать мальчика, и всё это — с неподражаемой ловкостью.
Взгляд со стороны: маркиз де Кюстин
В 1839 году вышла нашумевшая книга маркиза де Кюстина о его путешествии по России, полная критики и снобизма, но содержащая любопытные наблюдения. Ярославлю он посвятил две главы.
«Город Ярославль, столица одной из самых примечательных губерний во всей империи, заметен уже издалека… Подобно всем провинциальным городам в России, он обширен и кажется безлюдным», — писал маркиз. Эта обширность была скорее следствием ширины улиц и расстояний между зданиями, чем плотности застройки. Архитектура казалась ему безвкусной и подражательной, как и повсюду в империи.
Золочёные главы многочисленных церквей были видны издалека, но сам город, по мнению Кюстина, уступал Москве в живописности. Волжская набережная с бульваром и скрытым мостом создавала приятную, но печальную картину из-за отсутствия оживления. Противоположный берег реки казался ещё более пустынным и унылым.
Маркиз описывал суровый пейзаж: огромная серая река, низкие песчаные берега, переходящие в бескрайнюю равнину с пятнами сосновых и берёзовых лесов, свинцовое небо. Всё это производило на него впечатление холодной и монотонной красоты.
Внутреннее устройство русских домов Кюстин находил разумным, а вот внешний облик городов — лишённым вкуса. Его поражало слепое копирование столичных образцов, вроде колонны, подражающей петербургской, что диссонировало со старинными церквями. При этом он отмечал, что по мере приближения к Ярославлю встречалось всё больше красивых людей, а сёла казались зажиточными.
На берегу Волги маркиз услышал пение матросов, которое на расстоянии теряло свою гнусавость и звучало «невнятно-жалобно». Он наблюдал за сплавщиками плотов, отметив их благородные черты лица, молчаливость и отсутствие любопытства к чужестранцу. Кюстин вновь повторил, что русские, за исключением представителей некоторых народностей, чрезвычайно красивы.
Взгляд изнутри: Иван Аксаков и другие
Совсем иное впечатление оставил город у Ивана Сергеевича Аксакова (1823–1886), служившего здесь чиновником. «Ярославль мне очень нравится. Город белокаменный, веселый, красивый, с садами, с старинными прекрасными церквами… город с физиономией», — восхищался он. Аксаков отмечал обилие церквей старой архитектуры, монастырей с крепостными стенами, живописное расположение у слияния Которосли и Волги. Народ здесь был не земледельческий, а промышленный, «обтёртый», одетый по-купечески. Роскошь в городе, по его словам, поражала: мебель, квартиры, одежда пытались перещеголять даже петербургские.
Угол Большой Федоровской улицы и Московского шоссе
Аксаков писал о местном купечестве, «полном сознания собственного достоинства, т. е. чувства туго набитого кошелька». Эти люди были горды и независимы благодаря своим капиталам, но при этом лебезили перед чиновными «превосходительствами» и мечтали о государственных наградах. Он также отмечал сильное влияние Петербурга на губернию, в то время как о Москве здесь почти не вспоминали.
Из письма Аксакова: «Ярославская губерния почти вся тянет к Петербургу. Это можно сказать решительно. О Москве здесь никто и никогда не вспоминает и не говорит. Сильное влияние имеет на них “Петенбург”, как они выражаются, со всеми своими соблазнами».
Городские праздники, мода и красавицы
Масленица на Ильинской площади
Красотой ярославских женщин восхищался и Александр Дюма, посетивший город в середине XIX века. Он писал, что Ярославль славится не только красивыми женщинами и «исключительными страстями» (упоминая несколько случаев сумасшествия от любви), но и лучшим в России провинциальным отелем — гостиницей Паструкова, где были настоящие кровати. Владелец отеля был миллионером, разбогатевшим на торговле железом вместе с компаньоном Барковым, фактически державшими монополию на поставки металла на Нижегородскую ярмарку.
«Ярославские губернские ведомости» подробно описывали моду горожан. Мужчины летом носили кафтаны из сукна или китайки, зимой — шубы и тулупы, подпоясывались шёлковыми кушаками. Немецкое платье и бритьё бороды были ещё редкостью. Женский наряд был куда сложнее и богаче.
Женщины предпочитали русское платье. В праздники они надевали юбки-«полушубки» и епанечки, отороченные золотым позументом, из парчи, шёлка, тафты. Зимой добавлялись шубки на меху с множеством складок. Голову покрывали шёлковыми платками, шитыми золотом, на шее красовались жемчужные нити, рукава рубашек были широкими, батистовыми, с кружевными манжетами.
Литераторы о Ярославле
В 1861 году поэт Аполлон Григорьев восторгался Ярославлем: «Красоты неописанной. Всюду Волга и всюду история». Он признавался, что хотел бы здесь закончить свои дни, вспоминая о благословении матери образом Толгской Божией Матери. Четыре дня он не мог налюбоваться церквями, монастырями и Волгой, называя Ярославль настоящей столицей Поволжья с даровитым и умным народом.
Обратите внимание: Дореволюционный Новый год в воспоминаниях современников.
Молодой драматург Александр Островский, работавший в 1848 году над пьесой «Свои люди — сочтёмся», также высоко оценил город. «Ярославль – город, каких очень не много в России. Набережная на Волге уж куда как хороша», — записал он в дневнике. Ему понравились Демидовский лицей, церковь Ильи Пророка и Демидовский столп (который он ошибочно назвал «памятником Ришелье»). На бульваре он навестил старого университетского товарища, будущего великого педагога Константина Ушинского, служившего в Демидовском лицее.
Мануфактура Малая Ярославская (казармы Николо-Мокринские)
Особое впечатление на Островского произвели местные девушки. В дневнике он несколько раз с восхищением описывал встречи с «милашками» — черноглазыми, прилично и вольно державшими себя, с маленькими белыми ручками. Он и его спутники даже подвозили двух сестёр до станции, наслаждаясь их обществом.
Церковная жизнь и городские типы
Стена Спасо-Преображенского монастыря и церковь Рождества Богородицы
С. В. Дмитриев в своих воспоминаниях описал случай из детства, когда его, мальчика, случайно привлекшего внимание монахини, попросили нести хоругвь в крестном ходе от Казанского монастыря до Загородного сада. Для ребёнка это было огромной честью, и он с гордостью нёс лёгкую хоругвь, поглядывая на товарищей, под звон колоколов всех церквей на пути.
В монастыре его ласково расспросили о семье и пригласили приходить на службы. Этот эпизод ярко иллюстрирует глубокую укоренённость религиозных традиций в жизни города.
Ярославль. Входные ворота Спасского монастыря
Там же Дмитриев приоткрывает завесу над финансовой стороной церковной жизни на примере богатого прихода церкви Власия. Годовой доход от «кружки» (кассы для пожертвований за требы) делился между причтом: священник получал до 6000 рублей, дьякон — до 3000, псаломщик — до 1500, плюс квартира и отопление. Священник отец Константин Крылов, по словам мемуариста, был жадным и бдительно следил, чтобы никто не унёс деньги с поминальных блюд.
Ярославль.Волжский набережный бульвар
Проскомидия (первая часть литургии) искусственно затягивалась, чтобы собрать больше поминаний и, соответственно, денег. Даже «херувимскую песнь» пели как можно дольше. По праздникам служили две обедни, приглашая монаха из другого прихода за рубль, но настоятель не подпускал его к жертвеннику, опасаясь воровства.
Курьёзы и городское дно
Толгский мужской монастырь, Кедровая аллея.
Случались в городе и забавные истории. Однажды в газете «Северный край» опубликовали детскую сказку Ариадны Тырковой «Глупый тюлень». Кто-то заметил сходство губернатора Бориса Штюрмера с этим животным, и обидная кличка прочно к нему пристала, хотя авторша уверяла, что никакого намёка не имела в виду.
Известный репортёр и бытописатель В. А. Гиляровский, прежде чем исследовать московское дно, на личном опыте изучил жизнь низов Ярославля. Оказавшись без денег, он на базаре сменил сапоги на старые валенки, получив рубль придачи, и отправился в знаменитый трактир Будилова — притон для бездомного и преступного люда, «будиловцев». Это была зловонная трущоба, где пьяные тут же меняли снятую одежду на рвань. Гиляровский пил чай в углу, размышляя, где переночевать, и наблюдая за отталкивающими лицами окружающих. Позже современники отмечали в городе множество бездомных и нехватку ночлежек.
Общепит и промышленный рост
Старожил оставил описание общепита конца XIX века. В харчевнях (столовых) первое блюдо — густые щи или суп — стоило 5–6 копеек. Хлеба можно было взять сколько угодно из расчёта 2 копейки за фунт. Вино официально не продавали, но посетители тайно приносили свою выпивку. Чай («пара») с двумя кусками сахара и неограниченным кипятком стоил 4–5 копеек. Таким образом, сытный обед из щей, хлеба, чая и ситного (белого) хлеба обходился примерно в 20 копеек.
На рубеже XIX–XX веков Ярославль был одним из крупнейших промышленных центров Центральной России. По данным переписи 1897 года, он занимал 12-е место по численности населения в современных границах страны. В городе работало более 50 предприятий, на которых было занято около 15 тысяч рабочих.
Больше интересных статей здесь: История.
Источник статьи: Дореволюционный Ярославль в фотографиях и мемуарах.